Песня машиниста

История одного стихотворения

В далеком уже 1930 году Минск разительно отличался от нынешнего. Бывший губернский город, ставший столицей БССР, менялся на глазах, но еще сохранял много примет былого. Лишь недавно на месте веками шумевшего и бурлившего Виленского рынка появился сквер с молодыми деревцами.
В центре было много деревянных построек, между которыми возвышалась серая громада Дома правительства с развевающимся от порывов ветра красным флагом. Другое недавно возведенное большое каменное здание (местные называли его «американка») с центрального входа охранял вооруженный красноармеец, заставлявший приближавшихся прохожих переходить на противоположную сторону дороги. Главные улицы были вымощены булыжником, деревянные тротуары скрипели под ногами прохожих, на весь город – только четыре светофора. По Советской
с утра до вечера цокали подковы лошадей. Пугая их сигналами клаксонов, иногда проносились «полуторка» или легковой «фордзон». Продукты и промтовары продавались в магазинах по карточкам и втридорога – на базарах. Прохожие на улицах судачили про арест знаменитого вора Яши Блинштейна, виртуозно похищавшего примусы из квартир. Неторопливый и размеренный ритм жизни минчан нарушила разве что проходившая тогда 1-я Всебелорусская выставка сельского хозяйства и промышленности. Народ валом валил в нарядно украшенные павильоны и устроенные тут же столовые и киоски с мороженым.
Возвращавшийся в понедельник 15 декабря с работы молодой радиомонтер Дима Сергиевич, только что принятый в члены Белорусской ассоциации пролетарских поэтов, купил в киоске на Привокзальной площади свежий номер газеты «Рабочий» (так с 1927-го по 1937 год называлась нынешняя «Советская Белоруссия»). Вначале он просмотрел последнюю «Литературную страничку» (в редакции уже пару месяцев лежали несколько его стихов), а затем прочел и всю газету. Внимание привлекла небольшая заметка о подвиге паровозного машиниста Тарулина, чьими умелыми действиями было предотвращено крушение железнодорожного состава. «…И выяснилось, что 3-й путь был занят поездом № 405, который готовился к отправке на Негорелое. Если бы тов. Тарулин не заметил этой неисправности, столкновение поездов было бы неминуемым. Тов. Тарулин – ударник, имеет производственный стаж в 30 лет».
Дмитрий Григорьевич Сергиевич (1912 – 2004 гг.) рос в поселке недалеко от железнодорожной станции Калинковичи и хорошо знал жизнь его обитателей. «Дом, в котором мы жили, – вспоминал он годы спустя, – стоял у самой железной дороги. Отец работал дежурным на железнодорожном переезде. Теперь стали чаще проходить через нашу станцию поезда – и пассажирские, и товарные. А когда не было поездов, маневровые паровозы то и дело занимали то один, то другой из восьми путей переезда, и отец все время был начеку – то подымал, то опускал шлагбаумы. Тогда все это делалось вручную. А школа наша была буквально рядышком с переездом. После уроков я заглядывал к отцу, сидел у него в будке, когда было тихо. На стене висел телефон с ярко-блестящим звоночком. Всякий раз отец строго-настрого приказывал мне не прикасаться к нему. Иногда в моем присутствии раздавался звонок, отец снимал трубку, прикладывал ее к уху и коротко отвечал на какие-то вопросы или приказания: «да», «нет», «слушаюсь»… После такого немногословного разговора отец пояснял мне: «На железной дороге та же дисциплина, что и в армии. Ну, представь себе, что может случиться, если, к примеру, я брошу свой пост и сбегаю в буфет выпить кружку пива?».
Представить последствия такого легкомысленного поступка было нетрудно – это я знал по многим рассказам, которые слышал вечерами у нас в квартире о разных происшествиях на железнодорожном транспорте. Когда требовалось, я выходил вместе с отцом к поездам. Он держал в руках зеленый флажок, и этот флажок был как привет и пожелание счастливого пути».
Наверное, тем же вечером в своей маленькой съемной комнате возле станции Минск-Товарный Дмитрий под впечатлением от прочитанного и написал небольшое стихотворение о Тарулине под названием «Песня машиниста». Известный белорусский литератор Павел Прудников (1911 – 2000 гг.) в молодости дружил с Дмитрием Сергиевичем. «Я помню, – пишет он в своих воспоминаниях, – как на одном из заседаний литстудии Дима впервые прочитал свое новое стихотворение «Песня машиниста». Читал спокойно своим баритонистым голосом, без ненужной артистической наигранности. Но от этого его внешнего спокойствия нам, слушателям, делалось неспокойно. Этим своим стихотворением он буквально взял нас в плен. Ведь ощущалось, что за внешним спокойствием пряталась его душевная возбужденность».

В конце 1932 года тиражом в 2 тыс. экземпляров вышла в свет первая книга Дмитрия Сергиевича (псевдоним Змитро Виталин) – небольшой по формату поэтический сборник «Будзем жыць». Он содержал двадцать стихотворений, рисовавших яркое, оптимистическое видение будущего. В их числе была и «Песня машиниста», датированная декабрем 1930 года. Немногим ранее вышли из типографии и сборники его друзей, молодых поэтов Клима Гринкевича, Алеся Прудникова (двоюродного брата Павла) и Юлия Таубина. Друзья даже отметили тогда свой первый литературный успех в маленькой уютной пивной недалеко от Дома писателя, где наливали настоящее «пильзенское» и «венское». Жизнь, несмотря на временные трудности, представлялась им ясной и прекрасной, перспективы – светлыми и обнадеживающими. Но это был ложный рассвет. В 1933 году по сфабрикованному делу «Беларускай народнай Грамады» в Минске были арестованы два десятка молодых поэтов и писателей. Как потом установили, эта мифическая контрреволюционная организация всецело была придумкой следователей ОГПУ, выполнявших задачу осуществления политического террора в отношении инакомыслящей белорусской интеллигенции. Дмитрий Сергиевич, тогда уже ответственный секретарь журнала «Шляхі калектывізацыі», вместе с Алесем Прудниковым, Максимом Лужаниным, Юлием Таубиным и другими стал бесправным обитателем следственного изолятора-«американки». Поэт был осужден за «антисоветскую агитацию» на два года исправительно-трудовых лагерей. Полной реабилитации придется ждать более двадцати лет…
Расправившись с неугодными литераторами, власть придержащие взялись и за их книги. Согласно установленному порядку, издания репрессированных авторов изымались из библиотек и уничтожались, незначительное количество экземпляров помещались в закрытые «спецхраны». В 1956 году, когда репрессивных белорусских поэтов и писателей реабилитировали (многих посмертно), их литературное наследие вновь было возвращено народу, а уцелевшие книги – в библиотеки. Однако ни одного экземпляра поэтического сборника Змитра Виталина в БССР тогда отыскать не удалось, даже в «спецхранах». Да и сам Дмитрий Сергиевич считался погибшим на войне – эти сведения есть в энциклопедии. Он действительно прошел фронт, был ранен, но уцелел. После Великой Отечественной стал известным советским военным писателем, жил и скончался в Одессе. О том, что этот человек и есть довоенный поэт Змитро Виталин, узнали только на исходе XX века – об этом писали многие
белорусские газеты и журналы. Тогда же после долгих поисков в научной библиотеке города Харькова нашли и единственный уцелевший экземпляр его книги «Будзем жыць». Сейчас он хранится в Центральной научной библиотеке имени Якуба Коласа Национальной академии наук Беларуси.

Песня машыніста

Негарэлае і Менск,
Менск і Негарэлае…
Колькі, колькі розных змен,
А завеі – белыя…

А завеі, як раней,
Выюць і падсвістваюць…
Цяжка ў час ліхіх завей
Ехаць машыністу…

З Негарэлага ў Менск
Праз завею куляю
Мчыцца скоры, потны ўвесь – 
Пад рукой Таруліна.

Ой, Тарулін, зірк пільней,
Цемру ноч расшастала,
І завея, як раней,
Белая, клыкастая…

Імчаць наперад і глядзець,
Глядзець да болю ў далеч –
Яго жыццё, уздым падзей
Яго – з душою сталі.
Руку паклаўшы на вагар,
Упэўнена i штохвіліну
Глядзець на пару і на жар,
Адкідваючы мілі.
І ўсё наперад – у бель, у даль
Ляцець, ляцець няспынна…
– Гэй, вугалю паддай, наддай!
– Гэй, вугалю машыне!..
І паравоз – сталёвы леў
З калматай дымнай грывай –
Штоміг далей, далей, далей,
Далей імчыць гулліва…

А ў вагонах – супакой
І спакою звон.
Пад напевы гулкіх кол
Надыходзіць сон…
Надыходзіць сонны звон,
Сціхлі спевы кол.
У вагонах – ціхі сон,
Сонны супакой…

Імчыцца цягнік,  імчыцца цягнік,
Фыркае парай машына…
І ззяюць агні, гарадскія агні,
Прытульнасцю і адпачынкам…
Прыедзем, прыедзем і – адпачнём,
Прытуліць да станцыі горад…
І вось – мігае зялёным агнём
У завеі рука семафора…
Апошнія хвілі – апошні пралёт
Прамчацца і – адпачынак…
І кожную стрэлку
Тарулін здалёк
Бярэ на прыцэл вачыма.

А ў вагонах – гоман,
Гоман – у вагонах.
Ого-го! Мы дома!
Дома, дома, дома!
І раптам – страшэнныя  стогны…
Толькі Тарулін не дрогнуў –
Стой, рэгулятар, тормаз – стой!
Годзе да смерці шпарыць!..
І скоры спыніўся  пад моцнай рукой
Таруліна i контрапары.
Што гэта? Што гэта? Чый недагляд?..
Сумам бліснулі рэйкі.
Скораму трэба на першы шлях, 
Стрэлка кіруе на трэці.
На трэцім жа грозна зіяюць агні
Чырвона-крывавыя ў белым.
На трэцім рыхтуецца  новы цягнік,
Адходзіць на Негарэлае…

На трэцім, глядзі – прытулілася  смерць
Да рэяк, да шпал, да колаў…
Тарулін пачуў яе голас і смех –
І раптам прыпынены скоры.
І пабялеўшы снегу бялей –
Бяжыць станцыйны  дзяжурны.
І чуюцца енкі з вагонаў дзяцей,
І з будкі вылазіць Тарулін…
– Выратаваны! – вісела вакол
У радасці і захапленні…
І спуджана бегла між стрэлак  і кол
Трывожная здань крушэння…

Снежань 1930 г.

Владимир ЛЯКИН,
краевед